![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
elina_w(![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
elcour'у вот за это)
Все, кроме сумы, тюрьмы и калечащих болезней, нужно однажды в жизни испытать, рассудила я и не очень-то сопротивлялась, когда начальник, прищурив глаз, промурлыкал: "А не сходить ли тебе, Элечка, на овощную базу?"
Безобразия на овощных базах были одной из немногих разрешенных тем для 16-й полосы Лит. Газеты. Ею же, полосой, ограничивались и мои познания на тему. Там прячут дефицит и гноят недефицит, еще туда загоняют инженеров - знала я, но в визуальном, а паче - в обонятельном ряду имелись явные лакуны.
Пробелу было суждено заполниться большим невнятным черным строением, скучающим посреди невнятных полей, километрах в 30 от города. Внутри было сумрачно и коридорно. Дефицитом не пахло, а пахло гнилым луком. Кругом был лук, находящийся в разной степени разложения. Абрикосов мне не будет и удрать не выйдет - сразу поняла я и с безразличием солдата, служба которого идет, продолжала наблюдения, пока не случилось необъяснимое.
А годиков, надобно сказать, мне было 21. К этому возрасту у меня уже всегда имелись при себе блокнот и ручка. Я предпочитала тогда толстенькие записные книжки, размером в половину тетрадного листа и с едва прорисованными линейками.
Да, именно на овощной базе, посреди куч черной гнили, случилось одно из самых сильных моих поэтических озарений, когда совершенно выпадаешь из трех измерений, когда строфы выходят законченными и не требуют даже минимальной правки, когда рука едва поспевает за словом. (Что там за шедевры сочинялись - это уже другая тема. )
Где-то между третьей и седьмой строфой произошло распределение на барщину, которое я не очень-то осознала, ибо была полностью поглощена другим. С моей работы была я одна, кажется, но было много теток, мало похожих на инженеров и при этом не работниц базы. Таких классических теток в высоких мохеровых шапках.
Работа была простой. С конвейера, по которому полз лук, надо было выбирать гниль и отбрасывать в специальный ящик. Меня поставили к одному конвейеру, четыре (!) тетки, хорошо знакомые друг с дружкой, примостились к другому. Двух из них работники базы все-таки отогнали куда-то в другое место, а две оставшиеся заявили, что ни за что разлучаться не станут для вящих народнохозяйственных побед.
И пришла расплата. По теткиному конвейеру пер бурным потоком первостатейно гнилой лук, а на моем изредка возникали чиполлинки, одинокие, как я, и почему-то вполне здорового вида. То бишь ехали себе и ехали, не требуя интервенций, а я преспокойно перелистывала одну исписанную страничку за другой.
Тетки - перевожу с мохерового - сказали, что совести у меня нет, я вполне могу им помогать, присматривая одним глазом за своим конвейером и, если по нему поползет луковица, успею прибежать назад. Я их послала, конечно, оооооочень далеко.
Записная книжка закончилась. Закончилась и работа, когда за спиной робко прозвучало:
- Девушка, девушка, извините, пожалуйста...
Ко мне обращался довольно высокий и молодой человек, с размытой внешностью выпускника второстепенного вуза и в рабочем халате. Видимо, инженер, из поденщиков, приблудился, решила я и, на всякий случай, приняла неприступный вид, ибо предположила, что грядут нудные сексуальные домогательства.
- Да.
- Извините, пожалуйста, а что это вы пишете?
- Это я для себя, - говорю, пытаясь сдержать хохот, - свое.
- А, свое... А то я подумал: пишет, все пишет. Не о наших ли беспорядках? Не в вышестоящие ли инстанции?
О, чистосердечность! О, прямодушие! Вы остались на той овощной базе, первой для меня, последней, аполлонически озаренной, но отчего-то вовсе не вызывающей ностальгии.
elcour'у вот за это)Все, кроме сумы, тюрьмы и калечащих болезней, нужно однажды в жизни испытать, рассудила я и не очень-то сопротивлялась, когда начальник, прищурив глаз, промурлыкал: "А не сходить ли тебе, Элечка, на овощную базу?"
Безобразия на овощных базах были одной из немногих разрешенных тем для 16-й полосы Лит. Газеты. Ею же, полосой, ограничивались и мои познания на тему. Там прячут дефицит и гноят недефицит, еще туда загоняют инженеров - знала я, но в визуальном, а паче - в обонятельном ряду имелись явные лакуны.
Пробелу было суждено заполниться большим невнятным черным строением, скучающим посреди невнятных полей, километрах в 30 от города. Внутри было сумрачно и коридорно. Дефицитом не пахло, а пахло гнилым луком. Кругом был лук, находящийся в разной степени разложения. Абрикосов мне не будет и удрать не выйдет - сразу поняла я и с безразличием солдата, служба которого идет, продолжала наблюдения, пока не случилось необъяснимое.
А годиков, надобно сказать, мне было 21. К этому возрасту у меня уже всегда имелись при себе блокнот и ручка. Я предпочитала тогда толстенькие записные книжки, размером в половину тетрадного листа и с едва прорисованными линейками.
Да, именно на овощной базе, посреди куч черной гнили, случилось одно из самых сильных моих поэтических озарений, когда совершенно выпадаешь из трех измерений, когда строфы выходят законченными и не требуют даже минимальной правки, когда рука едва поспевает за словом. (Что там за шедевры сочинялись - это уже другая тема. )
Где-то между третьей и седьмой строфой произошло распределение на барщину, которое я не очень-то осознала, ибо была полностью поглощена другим. С моей работы была я одна, кажется, но было много теток, мало похожих на инженеров и при этом не работниц базы. Таких классических теток в высоких мохеровых шапках.
Работа была простой. С конвейера, по которому полз лук, надо было выбирать гниль и отбрасывать в специальный ящик. Меня поставили к одному конвейеру, четыре (!) тетки, хорошо знакомые друг с дружкой, примостились к другому. Двух из них работники базы все-таки отогнали куда-то в другое место, а две оставшиеся заявили, что ни за что разлучаться не станут для вящих народнохозяйственных побед.
И пришла расплата. По теткиному конвейеру пер бурным потоком первостатейно гнилой лук, а на моем изредка возникали чиполлинки, одинокие, как я, и почему-то вполне здорового вида. То бишь ехали себе и ехали, не требуя интервенций, а я преспокойно перелистывала одну исписанную страничку за другой.
Тетки - перевожу с мохерового - сказали, что совести у меня нет, я вполне могу им помогать, присматривая одним глазом за своим конвейером и, если по нему поползет луковица, успею прибежать назад. Я их послала, конечно, оооооочень далеко.
Записная книжка закончилась. Закончилась и работа, когда за спиной робко прозвучало:
- Девушка, девушка, извините, пожалуйста...
Ко мне обращался довольно высокий и молодой человек, с размытой внешностью выпускника второстепенного вуза и в рабочем халате. Видимо, инженер, из поденщиков, приблудился, решила я и, на всякий случай, приняла неприступный вид, ибо предположила, что грядут нудные сексуальные домогательства.
- Да.
- Извините, пожалуйста, а что это вы пишете?
- Это я для себя, - говорю, пытаясь сдержать хохот, - свое.
- А, свое... А то я подумал: пишет, все пишет. Не о наших ли беспорядках? Не в вышестоящие ли инстанции?
О, чистосердечность! О, прямодушие! Вы остались на той овощной базе, первой для меня, последней, аполлонически озаренной, но отчего-то вовсе не вызывающей ностальгии.
